|
| Содержание номера | Архив | Главная страница |
|
"Вестник" №24(231), 23 ноября 1999
 |
| Феодосий Добжанский (сидит, второй слева) со своими коллегами-зоологами Киевского университета перед отъездом в Петроград, 1924г. Крайний справа в верхнем ряду - юный Ю.Керкис, поехавший вслед за Добжанским и ставший впоследствии профессором генетики. |
|---|
Плодородие почвы держится тонким поверхностным слоем, который накапливается веками. Процветание нации, государства, культуры также зависит от тонкого слоя, создаваемого и поддерживаемого многими десятилетиями и столетиями. В России созданный двумя веками, XVIII и XIX, "генофонд культуры" был разметен, повержен катастрофой 1917 года и серией селективных репрессий в последующие годы. Настало время собирать камни.
Само понятие "генофонд" известно ныне так же широко, как понятия "атом", "молекула" или "информация". Возникнув в московской школе эволюционной генетики (С.С.Четвериков, А.С.Серебровский), оно вошло в обиход мировой культуры в основном благодаря научной и просветительской деятельности крупнейшего эволюциониста и генетика, гуманиста Феодосия Григорьевича Доб(р)жанского (1900-1975).
В конце июля 1997 года вышел необычный номер авторитетнейших "Докладов Американской Академии наук" (PNAS). Он открывается материалами симпозиума, посвященного 60-летию публикации книги Добжанского "Генетика и происхождение видов". Выход этой книги дал мощный толчок синтетической теории эволюции, которая связала дарвиновскую концепцию естественного отбора и генетику, объединила подходы натуралистов и генетиков - экспериментаторов и определила на десятилетия пути изучения эволюционного процесса. Особенно это касается Америки. (В Европе сходную роль сыграли в это же время работы другого выходца из России - Н.В.Тимофеева-Ресовского, 1900-1980.) Книга Добжанского вышла тремя изданиями в 1941 и 1951 гг., и затем в 1970 году он выпустил четвертый, переработанный, вариант под названием "Генетика эволюционного процесса" (Genetics of the Evolutionary Process).
Деятельность многих крупных современных ученых протекает не только в области своей "чистой" науки, но касается науки в целом как социального института, тех форм, которые она занимает в обществе, а также включает научно-просветительскую активность. Во всех этих трех направлениях велико было влияние Добжанского на американскую науку и интеллектуальную жизнь. Вот лишь названия некоторых просветительских книг Добжанского: "Эволюция, генетика и человек" (1950), "Биологические основы человеческой свободы" (1956), "Эволюционирующее человечество" (1962).
Приведу свежий пример, как отзывалось слово Добжанского. Просматривая недавно международный ежегодник по микробиологии, я увидел в выпуске 1992 года воспоминания и размышления известного американского микробиолога и генетика Бернарда Дэвиса (профессора Гарвардской медицинской школы в Бостоне) под названием "Наука и политика: коллизии ума и сердца". Автор вспоминает о жарких идейных спорах в Америке в 60-70-е годы на темы справедливости, расы, равенства и пишет, что "был потрясен книгой выдающегося гуманиста и биолога Ф.Добжанского". Потрясение Дэвиса вызвала одна из основных мыслей в книге "Генетическое разнообразие и человеческая свобода", что социальное равенство, скорее, ослабляется, нежели усиливается, когда ко всем подходят с одинаковыми мерками и не учитывают биологического неравенства и генетических различий.
В "послужной список" Добжанского входят звания профессора Колумбийского, Рокфеллеровского и Калифорнийского университетов и около 20 почетных дипломов других университетов мира. Он был избран членом Национальной академии наук, Американской академии науки и искусств, Американского общества философов, а также членом многих академий мира, в числе которых Лондонское Королевское общество. Он был удостоен престижной Кимберовской генетической медали (1958), а также Национальной медали за развитие науки, врученной ему президентом США в 1964 году.
Увы! Среди этих признаний и почестей не было ни одной из его родного отечества. Неоднократные попытки организовать приезд Добжанского в СССР были зарублены. Причина? Клеймо невозвращенца.
Добжанский родился в городке Немирове под Киевом в семье польского происхождения. Его дед по линии отца Карл Казимирович Добржанский (такова исходная фамилия) владел землями под Киевом, но был лишен своих владений за участие в польском антироссийском восстании в 1863 году и сослан на 20 лет в Каргополь Олонецкой губернии. Жена деда происходила из графского рода Тышкевич, однако брак был заключен без согласия ее отца, и семья "бесприданницы" жила относительно бедно. Григорий Карлович Добржанский, отец ученого, был пятым ребенком в семье. Исходно семья была католической, но перешла в православие, когда Григорий Карлович был ребенком. Он получил высшее, но не университетское образование и преподавал математику в первых классах гимназии в Немирове. Мать Добжанского, Софья Васильевна Войнарская (1864-1920), происходила из семьи священнослужителей и приходилась внучатой племянницей Ф.М.Достоевскому (внучка родной сестры писателя). Ф.Г.Добжанский очень гордился этим родством и на склоне лет в конце 60-х просил Юлия Яковлевича Керкиса, своего бывшего ученика, работавшего в то время в Академгородке, прислать ему схему родословной Достоевского, опубликованную в 20-х годах в Русском евгеническом журнале.
Само появление на свет Добжанского и его довольно необычное имя окутано мифологическим флером, сродни рождению библейского Исаака у Авраама и Сарры. По семейной легенде имя Феодосий связано с тем, что родители Добжанского, будучи долгое время бесплодными, решили совершить паломничество в Чернигов в монастырь Св. Феодосия. Страстные молитвы о даровании младенца помогли, и Софья Васильевна в возрасте 36 лет произвела первенца, названного в честь святого Феодосия (Theodosius). К этому следует добавить и другое мистическое совпадение: дни рождения родителей Добжанского и его самого совпадают! Добжанский воспринимал феномен своего появления на свет и данное ему имя святого как некое предназначение, знак того, что он должен достойно прожить свою жизнь, не теряя времени даром. Не в этом ли один из секретов его поразительной работоспособности до самых последних дней жизни?
Стремление к занятиям биологией, страсть к коллекционированию бабочек, раннее прочтение книги Ч.Дарвина несомненно указывают на врожденные стимулы, генетические потенции биологического таланта Добжанского. Актуализация потенциального таланта обычно связана, согласно выводам генетика В.П.Эфроимсона, с "импрессингом", с ярким жизнеопределяющим воздействием в ранние периоды развития. Например, у Пушкина таким импрессингом был лицейский период и благословение Державина и Жуковского, у Достоевского - фантастический ночной поход вместе с Некрасовым на квартиру Белинского и горячее благословление критиком его писательского дара и первой повести "Бедные люди".
В 1909 году семья Добжанского переехала в Киев, и он был отдан учиться в гимназию. Добжанский был единственным гимназистом с ярким природным интересом к биологии, коллекционированию бабочек, так что учитель биологии, заметив эту склонность, дал ученику ключи от кабинета, где имелся микроскоп и даже разрешил брать его домой.
В возрасте 14-15 лет Добжанский прочел труд Дарвина "Происхождение видов" и затем совершил со своим другом самостоятельную фаунистическую экспедицию на Кавказ. В 1916 году Добжанский по совету молодого энтомолога В.Лучника начинает коллекционировать и изучать видовой состав и изменчивость божьих коровок рода Coccinella и уже на первом курсе Киевского университета в 1917 году публикует свою первую фаунистическую статью с описанием нового вида божьих коровок из окрестностей Киева. Интерес к геногеографии и систематике божьих коровок сохранился у Добжанского на всю жизнь.
Университетским учителем Добжанского стал профессор зоологии Киевского университета С.Е.Кушакевич, курс зоологии которого Добжанский прослушал, еще будучи гимназистом. Кушакевич пригласил его в свою лабораторию, оценил его способности и в лихолетье гражданской войны, когда Добжанский потерял родителей, стал, по существу, его приемным отцом. Кушакевич был весьма колоритной личностью. Он обучался у знаменитого зоолога Рихарда Гертвига в Мюнхене и входил в "мюнхенскую семью зоологов", подолгу работая там.
Кушакевич знакомит 18-летнего Добжанского с рядом профессоров Петроградского университета, которые переехали в Киев с началом гражданской войны. Среди них самым выдающимся был Владимир Иванович Вернадский (1863-1945), и именно в его биогеохимическую лабораторию Кушакевич рекомендует студента Добжанского. В 1918 году на левом берегу Днепра под Киевом в доме лесничего Кушакевич организует Днепровскую биологическую станцию. Когда в город вошла Красная Армия, Кушакевич и Вернадский переселились на станцию, а Добжанский носил им продукты. Вернадский в это время был в расцвете своего таланта, создавая учение о биосфере. Несомненно, что беседы с Вернадским повлияли на широту и космичность эволюционных воззрений Добжанского и его последующий интерес к творчеству Тейяра де Шардена. А дружеские отношения с американской ветвью семьи Вернадского продолжались всю жизнь.
И опять удивительный параллелизм. Именно Вернадский оказал сильное влияние на другого выдающегося эволюциониста и генетика - Николая Владимировича Тимофеева-Ресовского. Их беседы и встречи происходили в Берлине. В дальнейшем Тимофеев-Ресовский назвал целое направление своих исследований "вернадскология". Одна из глав воспоминаний Тимофеева-Ресовского так и называется "Вернадский и вернадскология".
Дом лесничего оказался судьбоносным и в другом отношении. Дочь лесничего Наталия Петровна Сиверцева стала женой Добжанского. Она была также биологом, ученицей известного зоолога-эволюциониста И.И.Шмальгаузена, переехавшего в Киев в 1921 году. Добжанский знакомится со Шмальгаузеном и спустя четверть века в Америке переводит на английский его книгу "Факторы эволюции". Волею судеб в Киеве Добжанский оказывается в одной квартире с Г.А.Левитским, одним из основателей кариосистематики или эволюционной цитогенетики и будущим сподвижником Н.И.Вавилова.
В Москве в 20-х гг. Добжанский общается с основателями московской школы эволюционной генетики Н.К.Кольцовым и С.С.Четвериковым. Затем со стороны проф. Ю.А.Филипченко следует приглашение на работу ассистентом кафедры генетики Петроградского университета. В этот же период - общение с такими крупными биологами, как П.П.Семенов-Тяньшанский, Л.С.Берг, Н.И.Вавилов.
Таким образом, развитие биологического таланта Добжанского проходило в удивительной, "обогащенной" интеллектуальной среде, в период расцвета биологической мысли в России. Об этом следует сказать подробнее.
Две Нобелевские премии получили российские биологи в первое десятилетие XX века: И.П.Павлов в 1904 году и И.И.Мечников - в 1908-ом. Тогда как первая Нобелевская премия среди американских биологов была присуждена лишь в 1933 году генетику Томасу Моргану. Дискуссии вокруг концепции Дарвина, глубокий интерес ко всем аспектам теории эволюции и страстные споры по этому поводу стали, пожалуй, национальной особенностью или национальным колоритом российской биологии. Вышедшая в 1922 году антидарвиновская книга Л.С.Берга "Номогенез или эволюция на основе закономерностей" очаровывает Добжанского. И хотя он впоследствии не принял концепции номогенеза и отошел даже от сделанного Филипченко подразделения на микро- и макроэволюцию, тем не менее содействовал второму английскому выпуску "Номогенеза" и в 1969 году написал даже к нему предисловие. Там он выражает восхищение эрудицией и моральными качествами Л.С.Берга и вспоминает как тот перед отъездом в США дал ему ряд советов, которые очень помогли в жизни.
У Добжанского рано возникли свое видение эволюционного процесса и свой подход к анализу факторов эволюции. К 1927 году он был уже сложившимся эволюционистом-натуралистом, автором 18 работ по изучению видообразования и популяционного полиморфизма у божьих коровок. В журнале "Природа" в 1919 и 1920 гг. Добжанский читает сделанные Филипченко обзоры хромосомной теории наследственности Моргана. Эти статьи производят на него такое сильное впечатление, что он решает специализироваться в области генетических основ изменчивости и видообразования. Добжанский едет в Москву, получает от С.С.Четверикова мутантные линии дрозофил, привезенные в Москву учеником Моргана Г.Меллером летом 1922 года. И вот уже в 1924-ом появляется его первая работа на дрозофиле о множественном (или плейотропном) действии гена, о косвенном влиянии мутации одного гена на многие признаки организма. Когда Филипченко узнал о подготавливаемой публикации, он пригласил Добжанского на должность ассистента на свою первую в России кафедру генетики в Петроградском университете.
Добжанский приезжает в Петроград в январе 1924 года (как раз в день смерти Ленина). Вскоре к нему присоединяется Наталья Петровна Сиверцева, которая стала его помощником. В брак они вступили 8 августа 1924 года и счастливо прожили вплоть до 22 февраля 1969 года, когда Наталья Петровна скоропостижно скончалась.
В Петрограде Добжанский продолжает свои работы по изменчивости и видообразованию у божьих коровок и исследования на дрозофиле по множественному действию генов. Он был первым, кто становится научным руководителем другого дрозофилиста, студента Юлия Яковлевича Керкиса (1907-77), будущего известного советского генетика, главного корреспондента Добжанского в СССР. Добжанский встретил Юлия Керкиса случайно на энтомологической экскурсии под Киевом и тем самым определил во многом его научную и жизненную судьбу. Под научным руководством Добжанского Юлий Керкис выполнил прекрасные оригинальные исследования по эволюционной генетике - анализ динамики развития половой системы и строения хромосом у двух близких видов дрозофил, их гибридов. Эти исследования не утратили значения и поныне.
В 1927 году судьба Добжанского резко меняется. Филипченко получает возможность послать своего аспиранта для стажировки в США в лабораторию Моргана в рамках Рокфеллеровской стипендии (этой стипендией в конце 20-х и начале 30-х годов воспользовались многие биологи России). В лабораторию Томаса Моргана в Колумбийском университете (Нью-Йорк) Добжанский приезжает вместе с женой 27 декабря 1927 года. Здесь он попадает в совершенно иную среду. Так же обогащенную, благожелательную, но кардинально отличную по стилю. В лаборатории Моргана царил не натуралистический, а позитивистский или вполне материалистический подход. Здесь ставились и коллективно решались конкретные экспериментальные задачи по выяснению структуры и механизмов функционирования хромосом и генов. На темы эволюции никто не хотел говорить, считая это метафизикой и пустой болтовней. Здесь царил дух, названный А.А.Любищевым мизологизмом или боязнью теоретико-философских размышлений. Факты и только факты, и гипотезы, следуемые из фактов. А как происходит эволюция, как возникают новые виды - все это область метафизики, в нее не стоит вдаваться. Меняется стиль работ Добжанского.
Через год лаборатория Моргана переезжает в Калифорнию. Здесь в 1929 году, еще имея на руках студенческую визу, Добжанский получает звание помощника профессора (Assistant professor). В 1936 году становится полным профессором. В 1940 году после ухода Моргана на пенсию Добжанский вновь переезжает в Колумбийский университет, получив должность профессора зоологии, и работает здесь вплоть до 1962 года. В период с 1962 по июнь 1970 года он работает в Рокфеллеровском университете в Нью-Йорке. Наконец, 1 июля 1970 года Добжанский получает приглашение (от своего ученика Ф.Айалы) занять позицию адьюнкт-профессора в Университете Калифорнии (Дэвис), где он работает по эволюционной генетике дрозофилы вплоть до своей кончины от сердечной недостаточности 18 декабря 1975 года. Добжанский знал, что приговорен к смерти еще в 1968 году, когда во время рутинного осмотра у него обнаружили признаки злокачественной лимфоидной лейкемии. Прогноз был "от нескольких месяцев до нескольких лет". После этого Добжанский плодотворно работал в течение 7 лет.
Таковы формальные вехи научной карьеры Добжанского в Америке. Р.Колер (R.Kohler) в книге, красиво названной "Мушиные лорды" (Lords of the Fly. - Univ.Chicago Press, 1994), подробно исследует принципы научной практики, взаимоотношения Моргана со своими учениками и учеников между собой, стиль и характер публикаций. Все это Колер относит к области "моральной экономии" науки. В этом контексте анализируются положение Добжанского, динамика его отношений с "правой рукой" Моргана генетиком А.Стертевантом (А.Sturtevant), соавтором хромосомной теории наследственности. Эти отношения начались с дружбы, сотрудничества, совместными лихорадочными исследованиями, приведшим к открытию хромосомного полиморфизма в популяциях.
Вслед за самоотверженной работой последовала серия совместных публикаций. Но уже через год наступило охлаждение, затем - холодок, долгое отчуждение, не достигшее, однако, стадии конфликта. Причины этого разлада типичны и, по всей видимости, закономерны для любого коллектива, не только научного. Есть, видимо, период полураспада коллектива, стабильность которого зависит от стиля руководителя и гармонии между сотрудниками. Морган был благородным человеком по отношению к своим ученикам и соавторам. Так, он, не афишируя, тайно разделил полученную Нобелевскую премию на три части с учениками-соавторами хромосомной теории наследственности (семья рано умершего К.Бриджеса и А.Стертевант).
Морган сразу оценил талант Добжанского, не мешал ему в работе и сделал все, чтобы он остался в лаборатории. Именно энергичное вмешательство Моргана спасло Добжанского от, казалось, неразрешимой бюрократической западни, в которую он попал, будучи близок к самоубийству. Дело в том, что Добжанский приехал в США в лабораторию Моргана, имея на руках лишь "студенческую визу", не дающую право работать. Через 2 года, когда Добжанский принял решение остаться у Моргана, надо было изменить иммиграционный статус. Морган решил направить Добжанского на 3 месяца в Канаду к своему другу М.Лернеру в Университет Британской Колумбии, чтобы уже оттуда приехать в США с новой иммиграционной визой. Что произошло дальше, красочно рассказывает ботаник-эволюционист Ледьярд Стеббинс в своих "Воспоминаниях соавтора и давнего друга". Добжанский обратился к консулу в Ванкувере и по неопытности или неосторожности сказал, что работал в лаборатории Моргана, имея на руках студенческую визу, запрещающую работать и получать жалованье. Консул воскликнул: "В таком случае, поскольку вы нарушили наши законы, вообще лишаетесь права на получение какой-либо визы и въезд в США" - и поставил соответствующий штамп в паспорте. Добжанский пришел в отчаяние. Ведь он должен был спустя несколько дней покинуть территорию Канады, не имея разрешения на въезд в США.
Добжанский позвонил своему другу генетику Милиславу Демерецу, и тот сразу же поставил в известность Моргана. Морган просил не волноваться и сказал, что выход найдется. Он тут же телефонировал в офис к президенту университета (Калтех) физику Роберту Милликену и получил ответ администратора, что тот находится в Вашингтоне. Выяснилось, что Милликен находится вместе с президентом США Гувером на яхте, совершающей круиз по реке Потомак. Морган настаивал, чтобы их соединили, и когда это, наконец, произошло, сказал Милликену: "Один из самых блестящих и многообещающих молодых ученых в моей группе находится в отчаянном положении в связи с решением Службы иммиграции. Я прошу вас сделать все возможное и помочь нам". Далее, согласно апокрифу, Милликен обратился лично к президенту США, который позвонил госсекретарю, а тот направил распоряжение главе Службы иммиграции, которое далее пошло консулу в Ванкувере. Так Добжанский получил иммиграционную визу.
Добжанский работал и публиковался быстро, почти лихорадочно. Он считал, что надо сразу публиковать то, что обнаружил, и два месяца без публикации - это потерянное зря время. Его старший коллега Стертевант был склонен к неторопливому стилю, с тщательной шлифовкой фактов и текста. В итоге Добжанский, будучи в одном коллективе, за одно и то же время опубликовал в 2 раза больше статей, чем Стертевант. Конь и трепетная лань оказались в одной упряжке. Возникла трещина в их ранее столь дружеских отношениях.
Была и другая, возможно, главная причина охлаждения между бывшими коллегами. Стертевант тяготел к номотетическому стилю (поиск закономерностей и принципов), а Добжанский - к историческому, селекционно-адаптационистскому, традиционно дарвиновскому подходу. Стертеванта интересовали закономерности изменения хромосом и наследственного аппарата в эволюции. Его мало волновали вопросы о факторах и ходе самой эволюции, о происхождении адаптаций. (Аналогично, Грегора Менделя прежде всего интересовали законы наследования признаков, он принимал за данность наличие альтернативных признаков в пределах каждого вида и холодно относился к концепции Дарвина.)
Добжанского интересовала прежде всего эволюция как процесс и, открыв вместе со Стертевантом полиморфизм по перестройкам хромосом, он увидел в этом возможность визуального слежения за изменением генофонда популяции и шагами видообразования. Основной пафос эволюционных построений Добжанского, исследовательская программа, пленившая его и заворожившая его учеников и последователей, была ясно и доступно обоснована им в знаменитой книге 1937 года. Главное в систематической теории эволюции состоит в положении, что эволюция - это прежде всего изменения генофонда популяций под действием естественного отбора и что механизмы, вызывающие внутри- и межвидовые различия, сходны или одни и те же. И тогда масштабное, развернутое в пространстве и времени исследование изменений генофонда популяций (микроэволюция) дает ключ к тайнам разнообразия живых организмов и происхождения видов (макроэволюция).
Виды отличаются прежде всего наборами генов и их аллелей. Самый существенный момент возникновения видов - возникновение препятствий к обмену генами, появление изолирующих механизмов. Анализ изолирующих механизмов (этот термин и концепция в целом принадлежат Добжанскому) - важнее морфологии. Поэтому обнаружение барьеров для скрещивания между особями из разных популяций есть основание для выделения их в подвиды или зарождающиеся виды. Такова была логика рассуждений Добжанского. Обнаружив вместе со Стертевантом, что две морфологические сходные расы дрозофил вида D.pseudoobscura, взятые из географически удаленных популяций, не скрещиваются между собой и отличаются по структуре хромосом, Добжанский выделил каждую из них в отдельный вид. Впоследствии Добжанский и Эрнст Майр разработали концепцию видов-двойников, очень важную с позиции эволюционной генетики и многих ее прикладных аспектов.
Историки науки продолжают анализировать, в чем секрет успеха книги Добжанского 1937 года, секрет необычно быстрого признания содержащихся в ней идей и исследовательской программы. Ведь в принципе подобная программа работ была высказана в известной статье Четверикова 1926 года и экспериментально начала разрабатываться его последователями, в том числе и оказавшимся в ранге "невозвращенца" в Германии выдающимся генетиком Тимофеевым-Ресовским. Почти каждая группа фактов и методических подходов, послуживших обоснованием эволюционной концепции Добжанского, не были сами по себе оригинальными. В чем же тогда успех его книги и последующей серии работ? Согласно Ричарду Левонтину, одному из самых известных учеников Добжанского, члену Национальной Академии наук США, хотя все, что утверждал Добжанский, не было полностью оригинальным, однако оно не входило в сферу мышления биологов и в особенности антропологов тех лет. "Добжанскому удалось создать интеллектуальное поле эволюционной генетики, его влияние было обенно огромным в антропологии, где, благодаря силе его личности и силе убеждений, факты, уже известные в литературе, но бывшие просто информацией, приобрели в головах людей ранг знания". Иначе говоря, свершился переход знание - понимание.
Добжанскому удалось передать или "навязать" другим не только свое страстное убеждение в истинности предложенной им эволюционной концепции, но и страстное убеждение в необходимости всесторонних комплексных исследований эволюционного процесса. Стал афоризмом тезис Добжанского: "Nothing in biology makes sense except in the light of evolution" ("Ничто в биологии не имеет смысла, кроме как в свете эволюции"). Конечно, этот тезис можно понимать и оценивать по-разному. Недавно мне встретилось такое видоизменение этого афоризма со стороны цитологов и эмбриологов: "Ничто в эволюции не имеет смысла, кроме как в свете клеточной биологии". И можно задаться, к примеру, вопросом: разве законы Менделя не имеют смысла сами по себе, а лишь только в аспекте эволюции? Мне представляется - и то, и другое.
Добжанский показал возможность изучать ход эволюции в действии и оценивать известные ранее факты с новых популяционно-генетических позиций. Одним из убеждающих сообщество обстоятельств в его правоте было множество публикаций, выходящих под эгидой Добжанского и множество желающих стажироваться в его лаборатории. Мне кажется справедливым конечный вывод одного из учеников Добжанского - греческого эволюциониста Костаса Кримбаса: "Ключевую роль играла сама личность Добжанского. Он был очень энергичным человеком, полный энтузиазма, который передавался другим, легкий в общении и доступный... Исключительная широта его взглядов, наряду с его личными качествами, привлекала к нему многочисленных студентов".
Действительно, через лабораторию Добжанского в Колумбийском (1940-1962), а затем в Рокфеллеровском (1962-1970) университетах прошли многие исследователи, которые работали затем в самых разных областях эволюционной биологии. Укажу здесь только на основателя циркадной биологии и концепции "телеономии" Колина Питтендрая (Colin Pittendrigh, 1918-96), который сделал открытие "биологических часов", выполняя магистерскую диссертацию в лаборатории Добжанского в середине 40-х.
Изучение наследия Добжанского продолжается. Готовится к изданию переписка Добжанского с его учителем Филипченко и с другими биологами и генетиками России, где оставались его младшие коллеги и друзья и куда он порывался поехать, но так и не смог преодолеть железный занавес. Судьба биологии в советской России оставалась близка Добжанскому. Он принял самое активное участие в критике Лысенко, а также в осмыслении случившегося в СССР погрома генетики. Эта сторона его деятельности была недавно подробно проанализирована петербургским историком науки М.Конашевым. Поскольку западным ученым трудно было поверить в то, что громкие положения новой "мичуринской генетики" построены, по существу, на песке, имеют слабое, не выдерживающее критики фактическое обоснование, то Добжанский в 1946 году взял на себя труд перевести на английский книгу Лысенко "Наследственность и ее изменчивость". Затем он публикует спокойную критическую статью о "лысенковской генетике". В то время в СССР уже никакая критика Лысенко не могла появиться. А за перевод на русский язык и распространение этой антилысенковской статьи Добжанского известный генетик В.П.Эфроимсон был изгнан из Харьковского университета. В газете "Правда" от 2 сентября 1947 года проявляется статья со словами, что Добжанский "подвизается теперь в США на поприще клеветы против советских биологов и "задает тон" в этой антисоветской кампании".
После погрома генетики в СССР в августе 1948 года тон статей Добжанского становится резче, что видно уже из их названий: "Подавление науки" (1949), "Смерть науки в России" (1950). Он делает вывод, что причины господства Лысенко лежат вне биологии или сельского хозяйства и прямо не связаны с марксизмом (можно быть марксистом и настоящим генетиком), а коренятся в тотальном контроле науки со стороны власти. В США, по мнению Добжанского, ученый типа Лысенко мог бы временно добиться контроля над лабораторией или институтом, но не более.
Добжанский с энтузиазмом воспринял признаки возрождения генетики в СССР и в одной из статей опубликовал рецензию сразу на 6 книг по генетике, вышедших в России в 60-е годы. В своих работах Добжанский широко цитировал статьи на русском языке и регулярно следил за публикациями на эволюционные темы в России.
Приведу личный пример. В 1966 году в журнале "Генетика" вышла моя статья по сопоставлению генофонда летальных мутаций в удаленных природных популяциях дрозофил. Вдруг совершенно неожиданно пришло письмо от Добжанского с одобрением работы, добрыми напутствиями и дискуссионными замечаниями. Возникла переписка, вслед за тем Добжанский прислал мне оттиски своих работ и свою новую книгу "Генетика эволюционного процесса".
Ушедшая из жизни несколько лет назад Софья Добжанская, дочь ученого, вспоминает эпистолярное замечание известного эволюциониста Эрнста Майра о том, что Добжанский всегда считал себя русским. Она так окончила свои воспоминания: "Его наука составляла всю его жизнь... Единственной страной, в которой мой отец всегда чувствовал себя гражданином, была страна, которая не знает границ, это страна науки".
С этим следует согласиться.
| Содержание номера | Архив | Главная страница |
.gif)