Повесть Алексея Лукьянова - "Жесткокрылый насекомый" - представляет Елена Кухаренко

Как бы в ответ на реплику Павла Крусанова "Мало пишут о жесткокрылых" в 2008 году в 4-ом номере журнала "Октябрь" (а затем и на сайте "Самиздата") появляется повесть Алексея Лукьянова "Жесткокрылый насекомый", которая была номинирована на соискание литературной премии имени И.П. Белкина за лучшую повесть года.

Вот что было сказано об этой повести Валерией Пустовой и Анной Самусенко в анонсе журнала "Октябрь" № 4, 2008 (http://magazines.russ.ru/october/anons/2008/anons4.html).

- Аня, сожаление - мотив жалости, живого сочувствия человеку, не только маленькому, бесправному, но даже и мелкому, неправому, движет авторами в их как художественных, так и аналитических изысканиях.

- И к мелкому, и к меньшему. Мне понравилось, Лера, что подвиг жаливости к бездомным животным готовит героиню Алексея Лукьянова к большему подвигу человеческой любви...

- А как насчет бездомных Хрущей, Аня?! Мы с тобой, как один из персонажей повести Алексея Лукьянова "Жесткокрылый насекомый", знаем о насекомых только по известному произведению Пелевина, - игриво подмигивает в сторону "Жизни насекомых" сам автор. Но, кажется, с намерением не провести, а отвести эту литературную параллель. Насекомые Пелевина летают немного аллегорично, притянутые к земле тяжелым пафосом социальной сатиры. Но повести Лукьянова было бы трудно придать социальное толкование - хотя все персонажи общественных драм здесь есть: и милиция, и бомж, и народные активисты, и городской сумасшедший, и китайцы с рынка, и дама из большого бизнеса, и, наконец, одинокая и немолодая вузовская преподавательница Марина Васильевна, она же главная героиня.

"Жесткокрылый насекомый" - повесть о чуде. И чудо это исключает всякую метафорику в образах усатых дядек, задумчиво жующих майские веточки, и усатых же теток, залетающих в форточки окон, где горит свет. Чудовищные, чудесные майские Хрущи множатся в повести с той же стремительностью, что и дети бездетной Марины Васильевны. Они ли ошиблись, опознав в ней мать, или это она полжизни прожила, себя не зная?

- Да, Лера, если познать себя, как в повести Лукьянова, можно через новое испытание, то познать другого - только через сочувствие ему.

А вот что пишет Ольга Лебёдушкина в критическом обзоре "Наша новая готика. О чудесах и ужасах в современной прозе", опубликованном в журнале "Дружба Народов" 2008, № 11 (http://magazines.russ.ru/druzhba/2008/11/le21.html)

Если же вообще озадачиться темой превращений, можно увидеть, как заметно пополнился в последнее время инсектарий русской словесности. После крусановских жуков на журнальные и книжные страницы набежали и налетели всякие иные жесткокрылые, чешуекрылые и членистоногие. И Крусанов здесь в наименьшей степени при чем. Да и Пелевин с "Жизнью насекомых" - тоже. Скорее уж речь о куда более значительных первоисточниках. О своего рода архетипах новейшей прозы. По крайней мере, все более частые превращения людей в насекомых и насекомых в людей выдают и родство, и сходство, в каждом случае большее или меньшее, но очевидное.

Куда ближе к кафкианской фантасмагоричности Алексей Лукьянов. В его недавней повести "Жесткокрылый насекомый" ("Октябрь" № 4, 2008) превращения происходят наоборот: здесь жуки мимикрируют под людей, продолжая жить своей жучиной жизнью: у них "лёт", ежегодная миграция.

Кому не известна та энтомологическая страсть, с которой Набоков разбирался в своем знаменитом комментарии к "Превращению", в   к а к о г о   именно жука превратился Грегор Замза и почему именно в жука, а не в таракана. Известно, зачем ему это было нужно: вовсе не для того, чтобы лишний раз сесть на любимого конька, а чтобы вспомнить, что у Грегора Замзы после его метаморфозы появились крылья. И главная трагедия, по Набокову, как раз в том, что жук Грегор так и не понял, что они у него есть. Крылатые человекоподобные существа у Лукьянова, наоборот, "сами не знают, что летают", но это не мешает им летать. Усатые мужики и тетки сидят себе на деревьях, обгладывают зеленые веточки и лакомятся березовыми вениками. Они окончательно разрушают границы между повседневным и чудесным в жизни городка Большая Ольховка, где чудесного и без них хватает: к дому местной профессорши - старой девы Марины Васильевны Кулик, собачницы и кошатницы, вдруг собираются дети, которые зовут ее мамой, причем число их растет в геометрической прогрессии и в конце концов достигает ста двадцати восьми.

Жесткокрылые спасут теперь уже общую - и собачью, и кошачью, и ребячью маму вместе с ее огромной семьей, пожертвовав своими жизнями. Человеко-жуки полетят на свет прожекторов и вызовут на себя огонь спецподразделения, призванного "освободить" детей от Марины Васильевны, а власти - от проблемы и от непонятно откуда взявшихся детей заодно. Потому что всем памятно, чем у нас заканчиваются спецоперации по спасению детей. Неизвестно, что было бы, если бы не многорукие крылатые существа, летящие под пули. А так повесть завершается загадочным хеппи-эндом: все хорошо, но так и остается неясным, откуда взялись и дети бездетной Марины Васильевны, и жуки.

В "Жесткокрылом насекомом" находится одно-единственное существо, которое способно посочувствовать и помочь тем, кто никому не нужен. Это Марина Васильевна с ее тридцатью двумя кошками и тремя собаками. И хотя она всячески пытается доказать, что зверей любит больше, чем людей, у нее это получается плохо, а дети упорно называют ее мамой. Но в том и дело, что Марина Васильевна такая одна. Есть в повести еще несколько симпатичных персонажей, однако и они из тех, кому "чокнутая профессорша" помогает. В целом же дефицит человеческого в обществе восполняется не за счет людей, а за счет очеловечившихся жуков. Таков наш ответ Кафке. Или не столько ответ, сколько отзвук, литературное эхо...

И еще один отзыв - на странице "Живого журнала" http://skeily-ramires.livejournal.com/165524.html

"Жесткокрылый насекомый" - это роман. Мне он показался очень нежным и лиричным, в нём есть юмор, но в целом он довольно грустный. Основную его тему я бы определила как "ответственность" - за людей, за животных, за свои и чужие чувства. Чтобы говорить дальше, придётся немного рассказать о сюжете: к преподавательнице высшей математики начинают приходить дети. Они утверждают, что она их мама - при том, что у неё детей отроду не было, она вообще бездомных собак любит больше, чем людей. А в городе при этом появляются какие-то загадочные люди-жуки...

В отличие от "Переходного возраста" Старобинец, тема насекомых у Лукьянова не страшная, жуки скорее символ "другой жизни" или вообще "других" - не враждебных, просто очень необычных. Связующим звеном между ними становятся всякие городские фрики: парень-дромоман, городской сумасшедший, да и сама героиня существо отнюдь не рядовое. И в конце концов всем хватает места, всё примиряется если не в любви, то в спокойной ответственности...

Приведем некоторые выдержки из повести Алексея Лукьянова, в которых упоминаются жуки. Да не просто упоминаются - они в повести активнейшие действующие лица.

В ванной шумно лилась вода, что-то шмякалось, и детский голосок напевал: "Жесткокрылый насекомый знать не знает, что летает, деревенский даун Яша, аксельбантами слюна". Марина не стала дослушивать, что там случилось с несчастным Яшей и жуком...

. . . . . . . . . .

Город полнился слухами, один чудесатее другого. Например, одни утверждали, будто на "Культуру" (местное психиатрическое отделение, расположенное на одноименной улице) привезли мужика, которого еле сняли с дерева, где тот меланхолично глодал ветку. Привезти-то привезли, но на выходе из машины мужик дал деру. Санитары хотели заломить ретивому пациенту руки, но как-то так получилось, что руки они выдернули с мясом, а мужик все-таки сбежал. В состоянии глубочайшей депрессии госпитализировали самих санитаров.

Другие утверждали, что китайцы на рынке поймали гигантского жука. Жук маскировался под человека, но каким-то образом азиаты вычислили членистоногое, убили и съели. Якобы снаружи насекомое выглядело как мужчина, а внутри - какие-то желто-зеленые внутренности, костей нет, и одежда странно похрустывает.

Весьма любопытной оказалась история про усатую бабу в мужском костюме. Странная тетка оголила зад и навалила огромную кучу в частном секторе, во дворе батюшки Иоанна. Попадья, увидав бесчинство через окно, выскочила на улицу и ругательски обругала бесстыдницу, а та вдруг подпрыгнула выше забора и улетела прочь на больших прозрачных крыльях, шумя, как вертолет, и даже штаны не натянув. Вооружившись граблями и непрерывно читая "Отче наш", хозяйка подворья подошла к белесым экскрементам и с удивлением обнаружила, что это вовсе не дерьмо, а большие кожистые яйца, вроде муравьиных, но размером с крупное яблоко. Яиц насчиталось не меньше десятка. С воплем "Изыди!" попадья изничтожила поганую кладку, а по возвращении домой самостоятельно приговорила полулитровую бутылку водки.

. . . . . . . . . .

Вдруг в окно с отчаянным гудением ворвался майский жук и со всего размаху ударился в плафон люстры. Развернулся - и опять легкий стеклянный звон: жук пытался взять лампочку штурмом. Марина схватила полотенце и попыталась сбить оккупанта, но тот вцепился лапками в вафельный рельеф ткани и затаился.

Кулик аккуратно, двумя пальчиками, ухватила жука за бока и сняла с полотенца. Выключила свет, посадила на ладонь и стала смотреть. Спустя несколько секунд пластинчатые усики-антенны раскрылись, жук с тяжелым гуденьем снялся с руки и зигзагами пошел на выход.

. . . . . . . . . .

"Жуйские", как называют майских жуков мальчишки, делятся на самцов и самок (считается, что у самцов усы крупнее и длиннее), а также на "пожарников" и "разведчиков". "Пожарников" всегда больше, их определяют по красно-коричневому загривку. У "разведчиков" загривок черный, они встречаются гораздо реже и, соответственно, больше ценятся. Некоторые охотники вообще не признают "пожарников" и всегда отпускают, если такие попадаются.

Охота начинается с наступлением сумерек. Вдоль федеральной трассы выстраиваются ребята от семи до двенадцати лет и пристально вглядываются в небо. Сначала один, потом другой, третий - и вот уже несколько человек одновременно выкрикивают: "Вот он!" - и пытаются сбить кишащих в воздухе насекомых. Для этого используется ракетка от бадминтона, на которую натягивается кусок марли, кто-то делает сачок из проволоки, некоторые снимают футболки и прицельно метают в жуков. Майские жуки не отличаются умом и сообразительностью: любое препятствие в воздухе воспринимают как поверхность, за которую можно ухватиться. Вот и попадаются. Тогда их садят в набитые травой спичечные коробки, в банки и бутылки. Попавшись, шансов на то, чтобы выжить, у жука маловато, но все-таки есть. Если, конечно, охотник не полагает, что крылышки жука можно сдать в аптеку (за килограмм, говорят, дают тысячу рублей!), или не услышит от друзей, что толченые крылышки пробуждают в девчонках половое влечение к тому, кто эти крылышки подмешает в еду. А так, вполне возможно, человеческие детеныши посмотрят, как "жуйские" борются меж собой (только лапками их сцепи), да и посадят на ладонь, чтобы увидеть, как раздвигаются усики, поднимаются надкрылья и жук взмывает в небо.

Сегодня ночью насекомым не повезло. На их пути встала компания, не особенно увлеченная животным миром. И в руках у ребят были не тряпки, а штакетник...

Уже к часу ночи вся дорога была усеяна трупами. Жуки, которых только оглушило ударом вскользь, вскоре гибли под колесами машин, то и дело проезжавших вдоль Большой Ольховки. Побоище меж тем продолжалось, и бог весть, чем бы закончилось, но тут с неба спустился огромный усатый мужик.

Подростки оторопели. Мужик приземлился как раз посреди дороги, крылья за спиной аккуратно сложились под пиджак, и он равнодушно посмотрел на молодежь.

- Развлекаемся, да?..

. . . . . . . . . .

Лопаницын топтал землю. Он шастал там и тут, искал, куда могут спрятаться непонятные жуки в человеческом обличье. Все его познания в энтомологии сводились к повести Пелевина, читанной лет пять назад, да разделением членистоногих на насекомых, паукообразных и ракообразных...

. . . . . . . . . .

Из подтрибунья Петр Ильич вылезал в состоянии, близком к помешательству. Вся эта сонная братия лежала, казалось, в полном беспорядке, но на самом деле внутренняя логика в этом лежбище присутствовала - все головы на юг. Лопаницын вспомнил, что многие насекомые чутко улавливают силовые линии Земли. Хрущи спали, или впали в оцепенение, или еще что-то. Словом, агрессии и вообще жизненной активности не проявили, но само существование человекообразных жуков вызывало стойкую ксенофобию. Жуткая вонь и скрежет хитиновых оболочек оптимистическому взгляду на мир тоже не способствовали.